Гражданская война в изображении М. А. Шолохова

В 1917 году война превратилась в кровавую смуту. Это уже не отечественная, требующая от каждого жертвенной обязанности, а братоубийственная война. С наступлением революционной поры резко меняются отношения между классами и сословиями, стремительно разрушаются нравственные устои и традиционная культура, а с ними и государство. Тот распад, что был порожден моралью войны, охватывает все социальные и духовные связи, приводит общество в состояние борьбы всех против всех, к утрате людьми Отечества и веры.

Если сравнить изображенный писателем лик войны до этого рубежа и после него, то становится заметным усиление трагичности, начиная с момента перехода мировой войны в гражданскую. Казаки, уставшие от кровопролития, надеются на его скорый конец, ведь власти «должны войну прикончить, затем, что и народ, и мы войны не хотим».

Первая мировая война изображается Шолоховым как народное бедствие,

Шолохов с большим мастерством описывает ужасы войны, калечащей людей и физически, и морально. Смерть, страдания будят сочувствие и объединяют солдат: люди не могут привыкнуть к войне. Шолохов пишет во второй книге, что весть о свержении самодержавия не вызвала среди казачества радостного чувства, они отнеслись к ней со сдержанной тревогой и ожиданием. Казаки устали от войны. Они мечтают об ее окончании. Сколько их уже погибло: не одна вдова-казачка отголосила по мертвому. Казаки далеко не сразу разобрались в исторических событиях. Вернувшись с фронтов мировой войны, казаки еще не знали, какую трагедию братоубийственной войны им придется пережить в скором будущем. Верхне-Донское восстание предстает в изображении Шолохова как одно из центральных событий гражданской войны на Дону.

Причин было много. Красный террор, неоправданная жестокость представителей советской власти на Дону в романе показаны с большой художественной силой. Шолохов показал в романе и то, что Верхне-Донское восстание отразило народный протест против разрушения устоев крестьянской жизни и вековых традиций казаков, традиций, ставших основой крестьянской нравственности и морали, складывавшейся веками, и передаваемых по наследству от поколения в поколение. Писатель показал и обреченность восстания. Уже в ходе событий народ понял и почувствовал их братоубийственный характер. Один из предводителей восстания, Григорий Мелехов, заявляет: «А мне думается, что заблудились мы, когда на восстание пошли».

Эпопея охватывает период великих потрясений в России. Эти потрясения сильно отразились на судьбе донского казачества, описанного в романе. Вечные ценности определяют жизнь казаков как нельзя более ярко в тот трудный исторический период, который отразил Шолохов в романе. Любовь к родной земле, уважение к старшему поколению, любовь к женщине, необходимость свободы – вот те основные ценности, без которых не мыслит себя вольный казак.

Изображение гражданской войны как трагедии народа

Не только гражданская, всякая война для Шолохова – бедствие. Писатель убедительно показывает, что жестокости гражданской войны были подготовлены четырьмя годами первой мировой войны.

Восприятию войны как всенародной трагедии способствует мрачная символика. Накануне объявления войны в Татарском «по ночам на колокольне ревел сыч. Зыбкие и страшные висели над хутором крики, а сыч с колокольни перелетал на кладбище, ископыченное телятами, стонал над бурыми затравевшими могилами.

– Худому быть, – пророчили старики, заслышав с кладбища сычиные выголоски.

– Война пристигнет».

Война огненным смерчем ворвалась в казачьи курени как раз во время уборки урожая, когда народ дорожил каждой минутой. Примчался вестовой, поднимая за собой облако пыли. Наступило роковое…

Шолохов демонстрирует, как один лишь месяц войны до неузнаваемости меняет людей, калечит их души, опустошает до самого дна, заставляет по-новому смотреть на окружающий мир.

Вот писатель описывает ситуацию после одного из боев. Посреди леса сплошь разбросаны трупы. «Лежали внакат. Плечами к плечу, в различных позах, зачастую непристойных и страшных».

Пролетает самолет, сбрасывает бомбу. Следом выползает из-под завала Егорка Жарков: «Дымились, отливая нежно-розовым и голубым, выпущенные кишки».

Это беспощадная правда войны. И каким кощунством над моралью, разумом, предательством гуманизма становилось в этих условиях прославление подвига. Генералитету понадобился «герой». И его быстро «придумали»: Кузьму Крючкова, убившего якобы больше десятка немцев. Стали даже папиросы выпускать с портретом «героя». О нем взахлеб писала пресса.

Шолохов рассказывает о подвиге иначе: «А было так: столкнувшиеся на поле смерти люди, еще не успевшие наломать рук на уничтожении себе подобных, в объявшем их животном ужасе натыкались, сшибались, наносили слепые удары, уродовали себя и лошадей и разбежались, вспугнутые выстрелом, убившем человека, разъехались нравственно искалеченные.

Это назвали подвигом».

По-первобытному рубят друг друга люди на фронте. Русские воины трупами повисают на проволочных заграждениях. Немецкая артиллерия до последнего солдата уничтожает целые полки. Земля густо обагрена людской кровью. Повсюду осевшие холмы могил. Шолохов создал скорбный плач о погибших, неотразимыми словами проклял войну.

Но еще страшнее в изображении Шолохова гражданская война. Потому что она братоубийственная. Люди одной культуры, одной веры, одной крови занялись неслыханным по масштабу истреблением друг друга. Этот «конвейер» бессмысленных, страшных по жестокости убийств, показанный Шолоховым, потрясает до глубины души.

… Каратель Митька Коршунов не щадит ни старых, ни малых. Михаил Кошевой, утоляя свою потребность в классовой ненависти, убивает столетнего деда Гришаку. Дарья стреляет в пленного. Даже Григорий, поддавшись психозу бессмысленного уничтожения людей на войне, становится убийцей и извергом.

В романе немало потрясающих воображение сцен. Одна из них – расправа подтелковцев над сорока пленными офицерами. «Лихорадочно застукали выстрелы. Офицеры, сталкиваясь, кинулись врассыпную. Поручик с красивейшими женскими глазами, в красном офицерском башлыке, побежал ухватясь руками за голову. Пуля заставила его высоко, словно через барьер, прыгнуть. Он упал – и уже не поднялся. Высокого, бравого есаула рубили двое. Он хватался за лезвия шашек, с разрезанных ладоней его лилась на рукава кровь; он кричал, как ребенок, – упал на колени, на спину, перекатывал по снегу голову; на лице виднелись одни залитые кровью глаза да черный рот, просверленный сплошным криком. По лицу полосовали его взлетывающие шашки, по черному рту, а он все еще кричал тонким от ужаса и боли голосом. Раскорячившись над ним, казак, в шинели с оторванным хлястиком, прикончил его выстрелом. Курчавый юнкер чуть не прорвался через цепь – его настиг и ударом в затылок убил какой-то атаманец. Этот же атаманец вогнал пулю промеж лопаток сотнику, бежавшему в раскрылатившейся от ветра шинели. Сотник присел и до тех пор скреб пальцами грудь, пока не умер. Седоватого подъесаула убили на месте; расставаясь с жизнью, выбил он ногами в снегу глубокую яму и еще бы бил, как добрый конь на привязи, если бы не докончили его сжалившиеся казаки». Предельно выразительны скорбные эти строки, исполненные ужаса перед совершаемым. С невыносимой болью прочитываются они, с душевным трепетом и несут в себе самое отчаяннейшее проклятие братоубийственной войне.

Не менее страшны страницы, посвященные казни «подтелковцев». Люди, вначале «охотно» шедшие на казнь «как на редкое веселое зрелище» и вырядившиеся, «будто на праздник», столкнувшись с реалиями жестокой и бесчеловечной казни, спешат разойтись, так что к моменту расправы над вождями – Подтелковым и Кривошлыковым – осталось совсем мало народу.

Однако ошибается Подтелков, саманадеянно считающий, будто люди разошлись из признания его правоты. Они не смогли вынести бесчеловечного, противоестественного их природе зрелища насильственной смерти. Только Бог создал человека, и только Бог может отнять у него жизнь.

На страницах романа сталкиваются две «правды»: «правда» белых, Чернецова и других убитых офицеров, брошенная в лицо Подтелкову: «Изменник казачества! Предатель!» и противостоящая ей «правда» Подтелкова, думающего, что он защищает интересы «трудового народа».

Ослепленные своими «правдами», обе стороны беспощадно и бессмысленно, в каком-то бесовском исступлении истребляют друг друга, не замечая при этом, что все меньше остается тех, ради кого они стараются утвердить свои идеи. Рассказывая о войне, о ратной жизни самого боевого племени среди всего русского народа, Шолохов, однако, нигде, ни единой строкой не воздал войне хвалу. Недаром его книга, как отмечает известный шолоховед В.Литвинов, была запрещена у маоистов, считавших войну лучшим способом социального оздоровления жизни на Земле. «Тихий Дон» – страстное отрицание любой такой людоедщины. Любовь к людям несовместима с любовью к войне. Война – всегда беда народная.

Смерть в восприятии Шолохова – это то, что противостоит жизни, ее безусловным началам, особенно смерть насильственная. В этом смысле создатель «Тихого Дона» – верный продолжатель лучших гуманистических традиций как русской, так и мировой литературы.

Презирая истребление человека человеком на войне, зная, каким испытаниям подвергается нравственное чувство во фронтовых условиях, Шолохов вместе с тем на страницах своего романа нарисовал ставшие классическими картины душевной стойкости, выдержки и гуманизма, имевшие место на войне. Гуманное отношение к ближнему, человечность не могут окончательно быть уничтожены. Об этом свидетельствуют, в частности, многие поступки Григория Мелехова: его презрение к мародерству, защита польки Франи, спасение Степана Астахова.

Непримиримо враждебны друг другу понятия «война» и «человечность», и вместе с тем на фоне кровавой междоусобицы особенно отчетливо прорисовываются нравственные возможности человека, то, каким прекрасным он может быть. Война сурово экзаменует нравственную крепость, неведомую для мирных дней.

Похожая информация.

«Конармия» И. Э. Бабеля - это сборник небольшихрассказов, связанных темой гражданской войны и единым образом повествователя. Рассказы из этой книги начали публиковаться в 1923 году. Разные по материалу, они рисовали мир новый и неожиданный. Судьба распорядилась так, что, приняв революцию с ее завораживающей страстью и уйдя в нее, Бабель начинает печатать свои рассказы и корреспонденции в петербургской газете «Новая жизнь», чему способствует М. Горький. Но затем, пожалуй, одним из первых, он увидел в революции разлом жизни, разлом истории. Бабель сознавал все это как разлом бытия. Это чувство правды и вывело Бабеля на дороги войны. В июле 1920 года он добровольно ушел на фронт, в Первую Конную армию.

Бабель приехал на фронт как корреспондент газеты «Красный кавалерист» Кирилл Васильевич Лютов. Двигаясь с частями, он вел дневник. Читая его, нельзя не заметить, что Бабель ошеломлен: новые впечатления пришли в резкое противоречие с его жизненным опытом. Он увидел то, о чем даже не мог подумать: войска и казачество проходили службу со своим снаряжением, со своими конями и холодным оружием. Оторванные от войска казаки были вынуждены кормиться сами и обеспечивать себя лошадьми за счет местного населения, что нередко приводило к кровавым инцидентам. Они давали выход своей усталости, анархизму, гонору, пренебрежению к достоинству других людей. Насилие встало в обыденный ряд.

Бабель видел в солдатах их незрелость, отсутствие культуры, грубость, и ему трудно было представить, как будут прорастать в сознании этих людей идеи революции. И, судя по дневнику, в душе Бабеля вставал мучительный вопрос: «Почему у меня непроходящая тоска?» А ответ был таков: «Потому что далек от дома, потому что разрушаем, идем как вихрь, как лава... разлетается жизнь, я на большой непрекращающейся панихиде». В основу рассказов «Конармии» и легли записи, сделанные Бабелем в своем дневнике. V Открывается сборник рассказом «Переход через Збруч». Радость победы от взятия Новгород-Волынска как бы подчеркивается радостью самой природы: «Поля пурпурного мака цветут вокруг нас, полуденный ветер играет в желтеющей ржи, девственная гречиха встает на горизонте...» А дальше: «оранжевое солнце катится по небу, как отрубленная голова», и «нежный свет», который «загорается в ущельях туч», уже не может снять тревожного беспокойства. Картины победы приобретают непривычную жестокость. А затем: «Запах вчерашней крови убитых лошадей каплет в вечернюю прохладу» - эта фраза «опрокинет» весь торжествующий запев рассказа.

Все это подготовило и финал рассказа: спящий сосед-еврей зверски зарезан. В рассказе «Письмо» боец Первой Конной, почти мальчик, Василий Курдюков диктует письмо своей матери, в котором он рассказывает, как его брат Сенька «кончал» «папашу» белогвардейца, который в свою очередь «кончил» родного сына Федю. И это - правда гражданской войны, когда отцы и дети становятся заклятыми врагами и без.

В рассказе «Соль» Балмашев Никита в письме в редакцию описывает, как он впустил в вагон с конармейцами, едущими на фронт, женщину с ребенком и оберегал ее от насилий со стороны товарищей, а когда узнал, что вместо ребенка она везет соль, выбросил ее из вагона и пристрелил: «...я смыл этот позор с лица трудовой земли и республики».

Бабель описывает героизм, столь же стихийный, но необходимый в данных условиях. Эскадронный командир Трунов, нарушая устав, самочинно и жестоко расправляется с военнопленными и тут же, вдвоем с бойцом, остается за пулеметом, чтобы отвлечь вражеские самолеты от укрывшегося в лесу эскадрона.

На могиле «всемирного героя Паши Трунова» командир полка Пугачев «прокричал речь о мертвых бойцах из Первой Конной, о гордой этой фаланге, бьющей молотом истории по наковальне будущих веков» («Эскадронный Трунов»). Сосредоточив внимание на рядовых участниках событий, Бабель очень мало говорит об истинных руководителях Первой Конной, кто укрощал эту стихийную вольницу и превращал ее в организованную силу. Однако Бабель не скрывает своего восхищения начдивом Савицким, прототипом которого послужил легендарный Тимошенко.

Во всех рассказах «Конармии» есть присутствие самого автора, который вместе с ее героями прошел трудный путь к постижению смысла этой кровавой борьбы. В описаниях событий есть жестокая правда могучего кровавого потока жизни.

За попытку правдиво описать события гражданской войны Бабель был обвинен в «антисоветской заговорщической террористической деятельности...» и в 1939 году арестован, а в 1940 году расстрелян.

Октябрьская революция 1917 года расколола Россию на части, перевернула сознание миллионов людей, искалечила судьбы, разрушила семьи, унесла сотни тысяч жизней. В течение долгих лет взгляд на этот переворот был окутан ореолом героизма. Но любая революция, а тем более, гражданская война несут только смерть и разрушение. Об этом писали в двадцатые годы прошлого века И.Бабель в романе «Конармия» и Е.Замятин в рассказе «Дракон».

Оба произведения начинаются с описания внешней обстановки: «Петербург горел и бредил». Мир разделен на две части: там, где видны колонны, седые решётки Летнего сада, шпили великолепных памятников – там остатки настоящего мира, а здесь, в замороженном холодном мире, царят драконо-люди. И здесь нет места чувствам: «Горячечное, небывалое, ледяное солнце в тумане – слева, справа, вверху, внизу – голубь над загоревшимся домом», – движение голубя в небе символизирует перевернутый крест. Наступило царство антихриста.

У Бабеля природа, наполненная яркими красками, кажется символом гармонии. Но в эту гармонию врывается человек: шоссе, по которому движется армия, построено «на мужичьих костях Николаем Первым». На фоне жемчужного тумана, желтеющей ржи возникает образ оранжевого солнца, которое катится как отрубленная голова, а в вечерний прохладный воздух «каплет» запах вчерашней крови и убитых лошадей.

Оба мира отравлены предчувствием смерти и сумасшествия. Всё неблагополучно в мире, где царит война, антагонизм. Жизнь человеческая обесценена. Люди, творящие революцию, обезличены. Герой Евгения Замятина несётся на трамвае в неизвестное: «временно существовал дракон с винтовкой, несясь в неизвестное. Картуз налезал на нос и, конечно, проглотил бы голову дракона, если бы не уши: на оттопыренных ушах картуз засел», – человека нет, его полностью поглотила сущность, ипостась проводника в царствие божие. Знаменитая шинель, воспетая русскими писателями, здесь – воплощение зверской сущности вершителя революции. У Бабеля начдив шесть – тоже не имеет имени, он безжалостен и решителен. В бредовом состоянии он снится герою, высаживающим одним выстрелом оба глаза комбригу.

У Замятина дракон внезапно встречается с замёрзшим воробьёнышем, и спасает его от смерти. В этот момент даже из-под картуза на лице появляются глаза, а из рукавов выглядывают руки. Дракон, убивший человека за интеллигентную морду, возвращает к жизни маленькое существо. Герой Бабеля засыпает, но видит страшный сон, в котором всё смешалось. Трудно обрести смысл и покой в доме, где в комнате «обрывки женских шуб на полу, человеческий кал и черепки сокровенной посуды, употребляющейся у евреев раз в году - на пасху». Сон – явь – смерть – всё смешалось, где границы мира человеческого и где бредового – неизвестно. Вопрос беременной женщины, помогает вернуться к реальности: «…поляки резали его, и он молился им: убейте меня на черном дворе, чтобы моя дочь не видела, как я умру… я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец...» Ужас смерти страшен ещё и потому, что те, кто способен думать о будущей жизни, о беременной дочери – погибают.

Бесчеловечность и кровавая бойня, которую несёт с собой революция и война, показаны со всей ясностью. Призыв не совершать подобных ошибок слышится в каждом из этих произведений. Помнить об этом необходимо. Оба писателя пытались предотвратить будущие войны, зная, что гуманнее они не станут.

Иван Владимиров считается советским художником. Он имел правительственные награды, среди его работ есть и портрет "вождя". Но главное его наследие - иллюстрации Гражданской войны. Им даны "идеологически верные" названия, в цикл включено нсколько антибелых рисунков (кстати, заметно уступающих остальным - явно не от души их рисовал автор), но всё прочее - это такое обличение большевизма, что даже удивительно, насколько слепы были "товарищи". А обличение состоит в том, что Владимиров - художник-документалист - просто отображал, что видел, и большевики на его рисунках оказались теми, кем они и были - гопниками, измывавшимися над людьми. "Настоящий художник должен быть правдив". В этих рисунках Владимиров был правдив и, благодаря ему, мы имеем исключительную живописную летопись эпохи.

Россия: реалии революции и гражданской войны глазами художника Ивана Владимирова (часть 1)

Захват белогвардейских шпионов

Восстание крестьян в имении князя Шаховского

Расстрел крестьян белоказаками

Захват врангелевских танков Красной Армией под Каховкой

Бегство буржуазии из Новороссийска в 1920 году

Легкий пулеметный бронеавтомобиль Фиат постройки Ижорского завода и тяжелый пулеметно-пушечный бронеавтомобиль Гарфорд постройки Путиловского завода на Театральной площади в Москве. Снимок был сделан в июле 1918 года во время подавления восстания левых эсеров. В правой части кадра, на здании Шелапутинского театра (в 1918 году в нем располагался театр К. Незлобина, а в настоящее время - Российский академический молодёжный театр) можно прочитать афишу с названием пьесы "Царь иудейский", автором которой являлся Великий князь Константин Константинович Романов, двоюродный дядя Николая II.

Боец или командир Красной армии с нагрудным знаком образца 1918 года на шинели. Подпись на обороте снимка: Снимался 26-го декабря нового стиля 1918 года. А.Д. Тарасов. Действующая армия.

Участники одного из вооруженных формирований времен Гражданской войны, предположительно Революционной повстанческой армии Украины под командованием Нестора Махно. У крайнего справа бойца на поясе ремень с перевернутой вверх ногами пряхой Русской императорской армии.